Вход Господень в Иерусалим, двунадесятый праздник, всегда приходиться на предшествующее воскресенье перед Пасхой.
Все четыре евангелиста описывают торжественную встречу Иисуса Христа входящего в Иерусалим. Ученики по повелению Господа привели к нему ослицу и молодого осла, на которого постелили свои одежды, и Он сел поверх них. Множество народа, пришедшего на празднование ветхозаветной Пасхи, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: «Осанна! Благословен грядущий во Имя Господне, Царь Израилев!». Многие подстилали свои одежды, срезали ветви с пальм и бросали по дороге, дети приветствовали Мессию. Народ встречал Христа, как победителя и триумфатора, но Господь шел в Иерусалим не для земной власти, не для того, чтобы освободить евреев от власти захватчиков-римлян. Он шел на страдания и крестную смерть. С Вербного воскресенья начинается Страстная седмица.
«О страшных, трагических событиях последних часов земной жизни Христа Спасителя рассказывает нам сегодня Евангелие. Никаких человеческих слов не хватит, чтобы раскрыть всю ту бездну кротости и терпения Иисуса, которые описываются евангелистами. Все силы зла обрушивают на Него свою кажущуюся непобедимой мощь – и вроде бы уже торжествуют. В страшных мучениях Иисус умирает на Кресте – преданный, оплёванный, униженный, оставленный учениками. У подножия Креста – только Его Пречистая Мать – незримо разделяющая со своим Сыном Его нечеловеческие муки – и самый юный ученик, Иоанн. Они оба совершенно ничего не понимают, что происходит – для них эта казнь – не только крушение всех мессианских надежд, как это воспринималось другими: это прежде всего смерть самого любимого человека.
Последние слова – точнее, не слова, а предсмертный крик Иисуса – обращены к Его Небесному Отцу: «Боже мой, Боже мой, почему Ты меня оставил?» Безгрешный Агнец, Непорочная Жертва, Которой и является Христос Спаситель, принимает на Себя весь ужас богооставленности – как следствие греха. Святые отцы Церкви называли это «великим таинством Божественного истощания» – то есть Божественного самоумаления. При всей ущербности любых образов и сравнений хотелось бы привести следующую аналогию.
Представим себе, что у некоего правителя государства вдруг исчезает единственный любимый сын и наследник. В результате поисков открывается страшная новость: ребёнок в бандитской секте, куда попасть чужому, внешнему человеку – абсолютно невозможно. Это хитрая сетевая структура, которую просто силой не возьмёшь. Единственный вариант – самому правителю войти в эту преступную сеть, пройти через все испытания, погрузиться в самую глубь этой бандитской среды – чтобы подобраться к своему сыну – который за эти годы уже и сам стал отъявленным головорезом. Только увидев глаза своего родного отца, только расшевелив в самых глубинах помрачённой души светлые детские воспоминания, он может захотеть оставить секту и вернуться в отчий дом. И отец с риском для жизни идёт на этот шаг – потому что его любовь к сыну больше всего остального. В отличие от сына, он – внешне становясь членом секты – внутренне остаётся чуждым ей, свободным от её преступных установок – и только благодаря этому и может донести до своего сына то благородство и красоту, радость полноценной жизни и честь, само понятие о которых у ребёнка давно стёрлось.
Бог, потеряв с грехопадением Адама, Своего «ребёнка», не останавливается в Своей заботе о его возвращении: Бог Сам становится человеком, приходит на землю, как бы «втискивается» в формат обычной жизни смертных – чтобы суметь незаметно проникнуть в ад и там найти Адама и Еву – а вместе с ними и остальное человечество. Не просто найти – но и вырвать Собой из плена смерти и диавола. Замечательная православная икона Сошествия во ад образно показывает собой это: Богочеловек Иисус прорывается сквозь толщу миров, представленную в виде сине-голубой мандорлы – в ад, к Адаму, где крепко хватает его за руку – чтобы забрать обратно к Себе.
Да, наш Бог – Он такой: неотступный в Своей любви, непреклонный в Своей верности даже тем, кто по сей день не прекращает Его предавать.»
Протоиерей Димитрий Смирнов
Все четыре евангелиста описывают торжественную встречу Иисуса Христа входящего в Иерусалим. Ученики по повелению Господа привели к нему ослицу и молодого осла, на которого постелили свои одежды, и Он сел поверх них. Множество народа, пришедшего на празднование ветхозаветной Пасхи, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: «Осанна! Благословен грядущий во Имя Господне, Царь Израилев!». Многие подстилали свои одежды, срезали ветви с пальм и бросали по дороге, дети приветствовали Мессию. Народ встречал Христа, как победителя и триумфатора, но Господь шел в Иерусалим не для земной власти, не для того, чтобы освободить евреев от власти захватчиков-римлян. Он шел на страдания и крестную смерть. С Вербного воскресенья начинается Страстная седмица.
«О страшных, трагических событиях последних часов земной жизни Христа Спасителя рассказывает нам сегодня Евангелие. Никаких человеческих слов не хватит, чтобы раскрыть всю ту бездну кротости и терпения Иисуса, которые описываются евангелистами. Все силы зла обрушивают на Него свою кажущуюся непобедимой мощь – и вроде бы уже торжествуют. В страшных мучениях Иисус умирает на Кресте – преданный, оплёванный, униженный, оставленный учениками. У подножия Креста – только Его Пречистая Мать – незримо разделяющая со своим Сыном Его нечеловеческие муки – и самый юный ученик, Иоанн. Они оба совершенно ничего не понимают, что происходит – для них эта казнь – не только крушение всех мессианских надежд, как это воспринималось другими: это прежде всего смерть самого любимого человека.
Последние слова – точнее, не слова, а предсмертный крик Иисуса – обращены к Его Небесному Отцу: «Боже мой, Боже мой, почему Ты меня оставил?» Безгрешный Агнец, Непорочная Жертва, Которой и является Христос Спаситель, принимает на Себя весь ужас богооставленности – как следствие греха. Святые отцы Церкви называли это «великим таинством Божественного истощания» – то есть Божественного самоумаления. При всей ущербности любых образов и сравнений хотелось бы привести следующую аналогию.
Представим себе, что у некоего правителя государства вдруг исчезает единственный любимый сын и наследник. В результате поисков открывается страшная новость: ребёнок в бандитской секте, куда попасть чужому, внешнему человеку – абсолютно невозможно. Это хитрая сетевая структура, которую просто силой не возьмёшь. Единственный вариант – самому правителю войти в эту преступную сеть, пройти через все испытания, погрузиться в самую глубь этой бандитской среды – чтобы подобраться к своему сыну – который за эти годы уже и сам стал отъявленным головорезом. Только увидев глаза своего родного отца, только расшевелив в самых глубинах помрачённой души светлые детские воспоминания, он может захотеть оставить секту и вернуться в отчий дом. И отец с риском для жизни идёт на этот шаг – потому что его любовь к сыну больше всего остального. В отличие от сына, он – внешне становясь членом секты – внутренне остаётся чуждым ей, свободным от её преступных установок – и только благодаря этому и может донести до своего сына то благородство и красоту, радость полноценной жизни и честь, само понятие о которых у ребёнка давно стёрлось.
Бог, потеряв с грехопадением Адама, Своего «ребёнка», не останавливается в Своей заботе о его возвращении: Бог Сам становится человеком, приходит на землю, как бы «втискивается» в формат обычной жизни смертных – чтобы суметь незаметно проникнуть в ад и там найти Адама и Еву – а вместе с ними и остальное человечество. Не просто найти – но и вырвать Собой из плена смерти и диавола. Замечательная православная икона Сошествия во ад образно показывает собой это: Богочеловек Иисус прорывается сквозь толщу миров, представленную в виде сине-голубой мандорлы – в ад, к Адаму, где крепко хватает его за руку – чтобы забрать обратно к Себе.
Да, наш Бог – Он такой: неотступный в Своей любви, непреклонный в Своей верности даже тем, кто по сей день не прекращает Его предавать.»
Протоиерей Димитрий Смирнов
